Напутствовать команду охотников в ночь перед атакой из морского начальства явился только Нахимов, все остальные были "заняты". Ардатов прекрасно понимал истинную причину занятости Корнилова и Истомина, но ни чуть не подал вида. Из всех троих севастопольских адмиралов, Павел Степанович ему больше всего импонировал своей простотой и открытостью. Нахимов лично пожал руку каждому из членов экипажей брандера, после чего благословил их и сказал, что будет ждать каждого из них живым и невредимым.
Самого Ардатова очень сильно подмывало отправиться вместе с молодыми храбрецами в опасный рейд, вспомнить былую удаль и прыть, но трезвым рассудком он унял сердечный порыв, отлично понимая, что ради озорства и бравады не в праве рисковать собой. Подобно статуи Командора граф молча стоял на пирсе, провожая на подвиг созданную им команду сорвиголов. Не поехал он и к казакам Зоргича, которые должны были встречать на берегу моря шлюпки с брандеров. Эту миссию он возложил на поручика Хвостова, молодого юношу, которого он сам лично выбрал в порученцы. И отказался он от этой поездке не из-за трусости или телесной слабости, просто сейчас его место было в Севастополе, и должен он был томительно ждать результатов чужих действий.
Отряд брандеров благополучно миновал отрезок пути между Севастополем и Евпаторией. Единственным досадным происшествием была поломка машины на одном из пароходов, от чего их число уменьшилось до семнадцати вымпелов. Шли они без огней, обозначив своё присутствие в море лишь топовыми огнями. Не было так же на мачтах кораблей и флагов, хотя остряк Бутузов предлагал Ардатову шутки ради поднять черные знамена с черепом и скрещенными костями.
Сторожевые корветы союзников либо проспали появление русских брандеров, либо приняли их за свои корабли, посчитав за транспортные средства, прибывшие из Варны. Как раз сегодня должны были подойти пароходы с провиантом для экспедиционных сил. В основном перед Евпаторией стояли французские и турецкие корабли, первыми покинувшие болгарские берега, тогда как англичане ещё только готовились к погрузке на свои судна.
Полностью уверенные в том, что русский флот будет безвылазно сидеть в Севастополе, союзники ограничились выставлением боевого прикрытия своим транспортам в лице винтовых корветов и линейных кораблей лишь на время плавания к берегам Крыма. Как только высадка в Евпатории произошла успешно, британцы немедленно покинули воды Крыма, направившись обратно в Варну, оставив для прикрытия кораблей экспедиции всего два винтовых корвета. Стоявший в это время у берегов Крыма штиль, моментально превратил парусные корабли противника в беззащитную мишень перед русскими брандерами.
Успевшие высадиться на берег французские и турецкие пехотинцы ночь провели возле деревни Кюнтоуган, поскольку горящие кварталы Евпатории не вызывали сильного желания становиться там на постой. С минимальным количеством палаток и продовольствия, французские солдаты глухо ворчали на недосмотр своего начальства, из-за которого они были вынуждены проводить ночь под открытым небом, вместо теплых квартир жителей Евпатории.
Неприятельская армада только-только забылась тяжелым сном, а со стороны моря к ней приближались мстители, готовые отдать свои жизни, ради возможности нанести врагу коварный удар. Силуэты вражеских кораблей хорошо просматривались на фоне занимающегося рассвета и, качнув на прощание, друг другу бортами, капитаны повели свои корабли в первую и последнюю атаку.
Получив в свое распоряжение таранный брандер, мичман Бутузов с большим вниманием и осторожностью, смотрел на силуэты вражеские корабли, старательно выбирая главную цель своей атаки. Как и всем командирам брандеров, Бутузову непременно хотелось атаковать либо парусный линейный корабль или либо винтовой корвет, однако, не имея мин на борту брандера, мичман прекрасно осознавал иллюзорность своих намерений. Главной его целью были парусные фрегаты, на которых находились ещё не успевшие съехать на берег солдаты. Определить это на глаз было почти невозможно и потому, несмотря на распиравший его грудь охотничий азарт, подобно хищному зверю, мичман стал осторожно приближаться к стоящим на якоре кораблям противника.
Если идущий головным Бутузов был вынужден проявлять осторожность, то у лейтенанта Корфа руки были полностью свободны. Его пароход был оснащен минами, что позволяло Корфу атаковать любую цель, что он и незамедлительно сделал. Ещё только приблизившись к вражеской армаде, его хищный взгляд выхватил из общего числа кораблей британский винтовой корвет, стоявший в боевом охранении эскадры. Без всякого колебания, Корф повернул свой пароход в его сторону, держа курс на столкновение.
Заметив маневр Корфа, британцы вначале пытались отчаянно сигнализировать неизвестному пароходу, об опасность производимых им действий, однако это не дало никаких результатов. Задорно дымя трубой, пароход приближался к корвету все ближе и ближе, упорно не желая менять свой курс. Расстояние между судами неуклонно сокращалось, враждебность намерений незнакомца стала очевидна и только тогда, с корвета, по нему нестройно ударили пушки.
Расчет Ардатова на то,что попасть в быстро движущий пароход из корабельных пушек было очень трудно, полностью оправдался. К тому же спешка и торопливость комендоров, лихорадочно наводивших жерла своих пушек на внезапно объявившегося врага, свели результативность их стрельбы к нулю. Выпущенные с корвета ядра легли далеко в стороне от брандера, не причинив ему абсолютно никакого вреда.
На "Санспареле", так называлось это судно, был немедленно поднят сигнал тревоги, оповещая все остальные суда о появлении врага. Времени на перезарядку орудий у команды корвета уже не оставалось, и потому, капитан принял единственно правильное в этой ситуации решение; развернуть свой корабль носом к противнику и свести к минимуму урон от неизбежного столкновения с ним.
Капитан Гастингс, был вполне толковым офицером и, правильно разгадав намерения противника, вывел на палубу почти всю команду, приказал ей вести по противнику оружейный огонь, в надежде перебить вражескую команду и тем самым попытаться избавить свой корабль от столкновения с вражеским брандером.
Английские пули густыми роями обрушились на палубу и капитанскую рубку, безжалостно кромсая в клочья деревянную обшивку парохода. Не будь на пароходе многочисленных мешков с песком, возможно у англичан, что-либо и вышло, но надежно прикрытый импровизированной баррикадой Павел Корф продолжал вести свой корабль к цели.
- Держитесь братцы! Сейчас вставим фитиль британцам под самый хвост! - азартно подбадривал лейтенант своих товарищей, которые радостно кричали в ответ, забрасывали в гудящее чрево котла все новые и новые порции угля. Когда до британского корвета оставалось чуть более десяти метров, он прокричал: "Все за борт!" и команда, повинуясь приказа командира, бросилась на корму, к которой была привязана шлюпка.
Сам лейтенант Корф оставался у штурвала корабля до самого последнего момента, твердой веря в успех своего дела, а точнее в две шестовые мины, которые были прочно прикрепленные к носу парохода. Капитан Гастингс так же все это время находился у штурвала своего корабля. Не видя на борту брандера огней пожара и абордажной команды с крючьями, британец решил, что русский пароход намерен просто таранить его корвет и потому уверенно шел на сближение с ним. Из-за особенности своей конструкции, нос британского корабля был полностью окован металлическими листами, превращая его в мощный таран, наподобие тарана древних триер. Вот по этому капитан Гастингс не испытывал сильной тревоги за исход от столкновения с противником.
Корабли быстро сближались друг с другом, и вот бушприт корвета гулко ударил по корпусу противника, уверенно сминая его нос своим металлическим тараном. Прошло несколько мгновений и, два сильных взрыва потрясли корпус корвета, отчего стоявшие на палубе моряки, гурьбой покатились в разные стороны, несмотря на то, что они держались за всевозможные поручни. В числе тех, кто был сбит мощным толчком, находился и капитан Гастингс. Лежа на палубе, он сразу определил по её сильному крену, что его судно получило серьезное повреждение.
- Трюмы, проверьте трюмы, черт возьми! - громко кричал капитан своим офицерам, отчаянно пытаясь вылезти из-под груды барахтающихся на нем человеческих тел. Однако положение их мало, чем отличалось от положения самого капитана.
- В трюм Монс, в трюм! - выкрикнул Гастингс боцману, вставая на четвереньки. Он все еще надеялся, что повреждения не будут серьезными, но громкие крики о помощи, доносившиеся из недр корвета, подтвердили его самые мрачные опасения. Корвет получил большую носовую пробоину, через которую с гудением проникала морская вода.
